Геннадий Дубовой о войне на Донбассе

Геннадий Дубовой, военный корреспондент подразделения Моторолы, писатель, журналист, боец.

Это началось очень давно, это началось не на майдане в 2014 году, это началось даже не в 2004 году. Это началось откровенно и жёстко, это началось в 1991 году, с развалом Советского Союза, когда Украине дали возможность строить своё национальное государство, которое изначально планировалось как противовес России, как антироссия. А если говорить о менталитете жителей Украины, то он формировался очень давно, даже многие говорят об австро-венгерских воздействиях, о том, что произошло после второй мировой войны, когда эти самые лесные братья, украинские националисты недобитые, вернулись из лагерей и начали точечно внедряться по методу Гранша. Они в начале шестидесятых годов приняли такое решение: «Мы более не воюем вооружённым путём, мы внедряемся в партийные, комсомольские общественные структуры и преобразуем эту страну изнутри.» А если говорить о формировании того, что сейчас называется украинским народом, об этносе, много раз я уже на эту тему говорил, есть сербы и хорваты, да. Сербы сохранили свою идентичность, своё православие, свой цивилизационный код, а хорваты легли под Европу, они приняли другой цивилизационный код. То, что они стали католиками — это только маркер. На самом деле, они приняли другой цивилизационный код и переродились. Вот половина народа, как минимум, сейчас на Украине переродилась, они, в самом деле, считают себя европейцами. То, что Европе они не нужны, их не интересует, это иррационально. Они себя мироощущенчески воспринимают европейцами. Что для европейцев самое страшное, самое невыносимое, главная угроза, какая? Это Россия. Эти люди, переродившиеся, выстраивающие свою идентичность, мы даже не говорим о влияниях Америки, о влияниях пресловутой мировой закулисы, и т. д. и т. п., которая их просто перекодирует и превращает в другой народ, они на самом деле уже сами переродились. Идут процессы этногенеза, о которых говорил Лев Николаевич Гумилёв. Это другой народ, понимаете? В большинстве своём там уже другой народ. Для них все, связанное с русским, с русскостью, с русской культурой — это все самый главный враг. Это иррационально, это необъяснимо экономически, потому что экономически они от России получают всё. Если бы не было России, не было бы пресловутой Украины, и так далее. Они живут за счёт России. Это просто паразитарное государство, на самом деле. Вот сейчас уберём газопоставки, уберём рынок сбыта, всё, они просто проваливаются, вырождаются. Но дело не в этом, дело в том, что большая часть народа там уже — это те самые пресловутые украинцы, которые почувствовали себя европейцами. Для них все, связанное с русскостью — зло. А на востоке Украины всегда жили русские. Мироощущенчески. Даже когда произошёл развал Советского Союза, я и другие, очень многие, здесь не было никакой России, мы просто по мироощущению, по культуре, русские люди. И вот мы хотели быть лояльными, нормальными гражданами Украины. Мы сказали: «Да, хорошо, Украина. Мы граждане Украины. Только не трогайте нашу культуру, не трогайте наш язык. Дайте нам право на самоопределение, и так далее, и тому подобное». Но, поскольку возник другой народ, и всегда была западная концепция превращения Украины в плацдарм против России, в инструмент взлома России, нас стали перекодировать. Нам стали говорить: «Вы — украинцы. Не просто украинцы, вы — те, которые должны забыть все русское, должны забыть свой язык, свою культуру», понимаете? И нас просто стали метафизически, ментально, психологически убивать, понимаете? Первое противостояние произошло в 2004 году, когда объявили, что всё, теперь Украина — это Европа, и так далее, и тому подобное. Восток мирился, восток ушёл в сторону и сказал: «Мы будем все решать цивилизованным, нормальным, законным путём, через выборы. В 2010 году выбрали Януковича, которого здесь никто не любил, ну просто у нас не было другого человека. Мы сказали: «Смотрите, мы решаем все цивилизованно, мы не хотим войны». Но в 2013 году, на майдане, начали войну те люди, которым здесь вообще ничего русского не нужно было. Они хотят превратить всю эту территорию и здесь живущий народ в людей, в буквальном смысле, — зомби, тех, кто противостоит всему русскому, всему православному, всему тому, что несёт другой, неевропейский цивилизационный код. Они просто нас стали убивать. Когда говорят о причинах возникновения противостояния на востоке, не было здесь никакой России, здесь не было никаких агентов влияния. Здесь просто люди сказали: «Мы не хотим быть украми, мы не хотим быть украинцами. Да, мы согласны быть лояльными гражданами государства Украина, раз уж распалась великая империя, и так далее, но не трогайте нашу культуру, не трогайте наш язык, не трогайте наши образовательные и другие программы. Дайте нам возможность жить по своим законам». И открыто было заявлено, что этого не будет. Вы становитесь украинцами. Я не знаю, вот к вам приходят в дом, насилуют вашу жену и говорят: «Так и должно быть, это европейские ценности. Ты должен делиться своей женой со всеми», понимаете? Может, кто-то дорос до таких извращенных ценностей. У нас патриархальная, нормальная русская культура. Мы не доросли до таких ценностей, и дай бог нам никогда не дорасти. Поэтому сказали: «Нет, здесь будет по-другому, здесь будет наша республика, здесь будут наши законы, всё».

В первое время здесь оружия ни у кого не было. Оружие забирали у украинцев, которые пришли нас убивать. Здесь никто не хотел воевать, в самом деле. Говорят: «почему такой маленький процент людей, вставших на востоке, восставших против украинской киевской хунты?» Да именно поэтому, потому что люди тут были не готовы. Они не хотели воевать. Это Киев развязал войну, это запад развязал войну. Нам сказали: «Вы будете другими. Вы будете такими, какими мы вас сделаем». А мы сказали: «Нет, мы русские». Если говорить о том оружии, которое у нас появилось, это, честное слово, всё с захвата административных зданий, которые принадлежали украинцам. То есть, начались волнения в Донецке, мы взяли СБУ. Там было несколько автоматов — это наше первое оружие. Точно так же во всех других. Пришли в Славянск, взяли горотдел милиции. Это наше первое оружие. У нас не было другого оружия. Потом с военной части, украинские склады, и т. д., и т. п. Не было никакой России, поймите это. Ещё раз повторяю, если бы у нас тогда было достаточно оружия, если бы нам, как говорят, Россия поставляла его, мы бы уже были или в Харькове, или в Днепропетровске. У нас, в самом деле, не было оружия. Вот моё самое первое оружие на этой войне — это СКС и десять патронов, понимаете? Потом у меня появился автомат Калашникова, у меня было два рожка. Мы выходили на джихады под Славянском в тыл к противнику. Командир спрашивал «У тебя сколько рожков-то?» Я отвечаю: «два». «А как же отстреливаться будем?» В самом деле, то, что мы выстояли там, это просто люди не хотели смиряться с той властью, с тем намерением Украины, за которое стоит Запад, просто нас уничтожить, превратить в ничто. Мы сказали: «Нет, мы русские», вот и всё. Побеждает тот, кто не боится умереть. Они никак не могут этого понять, поэтому им все грезятся какие-то русские спецназовцы, бог знает что, на самом деле. Да, были русские добровольцы, но очень мало, военных специалистов вообще было мизерное количество. Большинство — это были местные люди, которые просто сказали: «Нет, мы будем жить по своим законам». Потом появились трофеи. На нашу сторону часть перешла сатинов тогда, под Славянском, потом два танка захватили под Донецком, и так далее накапливалось, накапливалось. Не было у нас тогда ничего. Ещё раз, если бы у нас была помощь от России, мы бы уже давно взяли Киев, особенно на той волне 2014 года был такой порыв. К нам люди приходили в Славянске, потом здесь, в Донецке, а вооружить их было нечем. Нечем их было вооружать. Вот, идёшь в бой, и что возьмёшь, как во Вторую Мировую войну в определённые периоды, что возьмёшь в бою, вот это — твоё оружие. Не было другого. Опорные пункты украинской пропаганды — они очень просты. Украинцы сейчас похожи на ракового больного. Видели когда-нибудь человека, который болеет раком и уже умирает? Он до последнего надеется на то, что он выживет, всё нормально. Ему говорят: «Забудь, завтра выздоровеешь, всё будет хорошо», и т. д., и т. п. Вот вся Украина — это раковый больной, который умирает, и который никак не хочет признаться себе в том, что произошло непоправимое. Страны не будет через, я не знаю, пять-десять лет. Её, в самом деле, не будет, потому что ген повреждён, они сделали неверный выбор. Дальше впереди ничего нет. Потому что это межеумочное положение, буферная зона между Европой и Россией, она никому не нужна, на самом деле. Одни уезжают в Европу, другие уезжают в Россию. По статистике тридцать с чем-то миллионов украинцев, как честные украинские националисты сами признаются, по независимым подсчётам, их уже плюс-минус двадцать миллионов на такую огромную территорию. Ещё в девяностые годы Мадлен Олбрайт сказала как-то: «Украина? О, такая большая территория, и так много людей! Нет, их должно быть меньше!» Понимаете? Вот что происходит. Когда человек сделал какой-то неправильный поступок, совершил нечто недозволенное, неправомерное, греховное, то у него есть два пути: путь первый — покаяться, осознать и изменить своё поведение, а это очень сложно, на это очень немногие способны, и есть другой путь — накачивать себя, искать бесконечные оправдания. Всё, что человек говорит — это оправдания для других, всё, что человек думает — это оправдания для себя. Украинцы постоянно ищут себе оправдания. Плохая Россия, Европа не помогла, ещё что-то, а на самом деле, ребята, вы просто сделали неверный выбор. Без России вы не можете жить. Более того, Россия во времена царя, во времена советской империи, вам предоставляла все! Живите, развивайтесь. Население росло. Печатные издания, образование — всё было на украинском языке. Никто это не запрещал, наоборот все это поощряли. Вас взращивали, вам давали все возможности, а теперь что? А теперь вас просто превращают в нацию зомби. Мы станем украинцами, мы будем говорить на своём языке, а дальше-то что? Промышленности нет, ну нет её, культуры нет. Это просто большая Албания, я об этом ещё в девяностые годы писал. Украину просто превращают в большую Албанию. А дальше-то что? А дальше — ничего. Дальше — просто развал, потому что не может жить такая огромная территория без промышленности в наше время, лишённая всего, рынка сбыта, и т. д. Она не может прокормить такое количество населения. Останется только десять миллионов человек, которые будут себя считать украинцами, а территория слишком большая. Эти территории все равно кто-то возьмёт. Просто для того, чтобы выжить, часть отойдёт к России, часть отойдёт к Европе, вот и всё. То есть, люди сами себя убили. Есть такая корпоративная психология «мы всегда правы, что бы ни произошло». Это наблюдалось в Третьем Рейхе в конце войны. Всё наблюдалось в конце Второй Мировой войны, когда все в Германии уже понимали, что всё кончено, и тем не менее. И дело даже не в гестапо, дело не в пропаганде. Дело в том, что людям всегда нужно чувствовать себя хоть сколько-то правыми. Осознать свою неправоту — это самоубийственно. Человек теряет свою идентичность. Получается, что «я был просто урод, лох, убийца», и т. д., и т. п. «Я был куклой, которой манипулировали, я был никем, нулём». Немногие люди способны осознать, что они сделали неверный выбор и измениться. Очень немногие. Украина, народ, корпорация и каждый отдельный человек сейчас просто накачивает себя ложной правотой. «Мы всё сделали правильно, вот мы правильно скакали на майдане, была плохая власть, мы сохраняем свою территориальную целостность», и т. д., и т. п. Вопрос — почему вы не сохранили свою территориальную целостность в четырнадцатом году? У вас была возможность просто законным путём переизбрать президента, вам всё предоставили. Дальше, вопрос — почему до того, как здесь люди выступили против вас, вы не приехали и не договорились? Они не хотели приезжать. Они просто не хотели приезжать, им война нужна была. Вы говорите, что у вас отобрали Крым. Подождите, а когда всё это начиналось, у вас были возможности просто приехать и договориться. Но вы же этого не делали. Вы сказали, что «кто не с нами, тот против нас и заведомо виноват». А теперь, к вам пришёл в дом разбойник, отобрал половину квартиры, да? А вы просто в этот момент там были пьяны, или струсили, не стали ему сопротивляться, либо ещё что-то. А теперь вам нужно как-то это всё оправдать, и вы говорите: «Да нет, у нас же такие законы. Он, наверно, мигрант, и я обязан ему полквартиры выделить». А на самом-то деле нужно сказать себе: «Да, я был не прав. Вот, ошибся. Надо дать ему по голове и выгнать из моего дома», вот и все. Люди совершили неверный выбор изначально, и дальше все последствия этого неверного выбора пролонгируются и пролонгируются. И результатом окончательным этого неправильного выбора будет просто развал страны. Это всем чётко понятно.

Тактика украинцев очень простая. Эта тактика заимствована и подсказана инструкторами НАТО. Они стреляют по жилому сектору. Стреляют целенаправленно, намеренно. Всё чётко вычисляется, у них есть все координаты, все карты известны. Они знают все объекты. Что такое Донецкая область, она очень густо заселена, плотно. Всем всё известно, абсолютно. Они стреляют намеренно по жилому сектору. Для чего? Момент первый — мы вызываем не то, что панику, мы вызываем недовольство населения. Постоянные обстрелы, понимаете, четвёртый год. Психологическая усталость, людям всё это надоело — постоянные разрушения, никакой возможности развития. А с намерением каким? С тем, что всё это недовольство обернётся против руководства России, против руководства Республик.

Второй момент — зачем они это делают, и почему мы не можем этого делать. Потому что они стреляют не просто по жилому сектору, они стреляют из жилого сектора. Вот вам пример: танки украинские, системы град стоят в Авдеевке и бьют по Донецку, а нам куда давать ответ? Они стоят между домами жилыми. Мы не можем давать ответ, потому что там живут люди, понимаете? Мы же — не они. Они нас психологически сковывают. И третье — когда они работают с полевых позиций, там их беспилотниками можно вычислить. Там, где нет больших жилых массивов и их можно подавить контрбатарейно. Мы начинаем вести контрбатарейную борьбу, так называемую. Вычисляем их артиллерийские системы и начинаем по ним бить. Что они делают: они тут же перемещают свои артиллерийские системы, либо с другого участка бьют по жилому сектору. Не по нам, они никогда не отвечают по тем, кто ведёт контрбатарейную борьбу. Они всегда отвечают просто по жилому сектору. Понимаете, всё, у нас руки связаны. Мы хотели бы их подавить, но не можем, потому что они тогда убивают мирных граждан. Если у них нет возможности подавить тот или иной участок в нашем жилом секторе, они просто начинают бить по своим. Вот, промзона между Ясиноватой и Авдеевкой. Это запечатлено на видео, на фото, об этом даже представители ОБСЕ полунамёками признавались. Они выводят свои артиллерийские системы и начинают бить по своим же объектам, по той же Авдеевке. И тут же это преподносят как обстрел с нашей стороны. Это такая подлая и гнусная НАТОвская тактика, против которой мы бессильны, просто бессильны. Мы можем ответить, да, но ответить по кому? Вот представьте себе, стоят гаубицы между домами. Мы знаем, вот они стоят, беспилотники видят, траекторию можно просчитать, всё это просто. Но там люди живут. Мы ответим, а они скажут что это те, кто их должны освободить, их убивают и стреляют. ОБСЕ скажет, что это мы стреляем и нарушаем перемирие. Мы связаны, понимаете? Мы во всех смыслах связаны. А у них никаких ограничений нет. Они лупят по жилому сектору, лупят сами по своим объектам, всё списывают на нас, ОБСЕ это подтверждает. Может, в Палестине такие моменты есть, в Карабахе такие моменты были, но то, что происходит здесь, это самая подлая война.

Когда вас тут убивают, а вы даже не можете ответить, потому что если вы ответите, то вы уподобитесь убийцам, вот попали в такое положение. Поэтому и нет большого наступления, поэтому и нет продвижения. Мы туда пойдём, и что будет? Нам скажут: «Вы оккупанты, вы нас убиваете». Самая страшная, самая подлая война — вот что здесь происходит.

По поводу того, кто начал войну, объясняю, ребята. Это очень просто. Для украинцев, которые постоянно и бесконечно ищут себе оправдания, ещё раз, ребята. Вот Славянск. Начало событий. Задолго до Стрелкова, когда местное ополчение, совершенно невооружённое, заговорило о том, что если Киев нас не слышит, нужно создавать свою республику, и т. д., и т. п. Там были люди невооружённые. Это было ещё до взятия Славянского отдела милиции, и т. д. У них ничего не было. Палочки и повязочки, всё. Понимаете, у них ничего не было. Не нужно всё списывать на неразбериху в Киеве. Туда мог просто взвод хорошо подготовленного подразделения Альфа войти и всех зачистить, если не хотели войны. Дальше, пришёл в Славянск Стрелков. У него было там пятьдесят человек с одними автоматами. Достаточно было одного нормального спецподразделения для того, чтобы зайти в город и всех зачистить, если бы не хотели войны. Вместо этого украинцы подтянули огромные силы. А я же ещё как репортёр, в гражданской одежде туда ездил, и в Изюм, и в Харьков, и видел, какие там стоят огромные силы. Множество вертолётов, внутренние войска, десантники, и т. д., и т. п. Там в первые дни после прихода Славянска уже четыре тысячи человек было стянуто, потом десять тысяч человек было стянуто. Просто в город зайти можно было, если вы не хотите большой войны. Минимальные стрелковые бои, и всех бы зачистили. Вместо этого, что сделали украинцы — они просто стали целенаправленно, из тяжёлой артиллерии обстреливать город. Им война нужна была, вот и всё. Только повод — Стрелков, не Стрелков, любой другой, понимаете? Они хотели, чтобы там была война. Я помню это интервью, которое давал Аваков в начале июня 2014 года, или в конце мая, не помню, я тогда из Славянска приехал домой на побывку на один день, он где-то там, в глубоком тылу, под Харьковом, весь в бронежилете, и командующему операцией под Славянском кричит: «Говори что там чеченцы! Говори, что там чеченцы!» Там ни одного чеченца не было. Там были все местные, понимаете? И люди, которые пришли со Стрелковым, в большинстве своём украинцы. Из Киева, из Крыма, и т. д. Те люди, которых позвали просто на помощь. Эта война была намеренно разожжена Киевом и стоящим за ним Западом. Почему — потому, что если мы хотим локализовать какой-то конфликт, мы это делаем очень быстро, жёстко. И с Украины были силы соответствующие, был спецназ, были хорошие военные части подготовленные для того чтобы зайти и плохо вооружённых, почти не обученных ополченцев мгновенно зачистить. Но они этого не делали тогда. Им нужна была война, понимаете? Я уже об этом говорил, жертв среди гражданских гораздо больше, чем среди военных. Потому что они, опять таки, стреляют по жилым секторам, не по военным объектам. У них есть беспилотники, у них есть система спутниковой связи, они прекрасно видят наши позиции. Они могут бить по ним. Они могут нормально реально воевать, но они бьют по жилому сектору. Я не знаю, сколько на самом деле уже людей погибло за это время. По одним данным с четырнадцатого года под десять тысяч человек погибло, по другим пятнадцать. По данным немцев около двадцати тысяч. По данным нашего агентства Новороссии, ещё в 15м году мы совокупно подсчитали все официальные сводки, получилось семнадцать тысяч погибло, всех — и мирных, гражданских. А на начало 18го года, когда подсчитали, получилось по нашим данным, что из двадцати тысяч погибших 70% приходится на гражданских людей. Опять таки, именно потому, что мы ограничены в ответе. У нас нет приказа наступать, мы соблюдаем минские соглашения, мы во всех смыслах связаны, а они стреляют и стреляют. Стреляют по жилому сектору. Именно для того, чтобы вызвать недовольство мирных граждан, чтобы не дать развиваться. Для них война — это бизнес, понимаете? Приезжают люди на позицию. «Давай постреляем? Давай. А у нас сколько боевого комплекта? Столько-то. Надо выстрелить, чтобы нам дали ещё больше. Если мы будем стрелять, будет ответка так называемая. Если будет ответка, это значит, что у нас идёт война. А если идёт война, то мы получаем повышенный оклад, получаем боевые». Для них это просто бизнес. Они знают, что мы не отвечаем по-настоящему. Иначе, если бы мы отвечали по-настоящему, эта война бы давно закончилась. Такая война может длиться бесконечно. Они делают деньги. Представьте себе, у них происходит ротация. Приезжают призывники или отдохнувшие в тылу украинцы: «А давай постреляем? Давай, но там же мирные.» Это то, о чём мы говорили, они ищут себе оправдание: «Какие ж мирные, это же «сепары», это же предатели, это же русские! Они — самые главные враги. Чем больше мы их убьём, тем будет лучше». А командование так на это смотрит: «Чем больше мы выстрелим, тем больше нам дадут. Чем больше мы убьём, тем больше у нас будет знаков отличия, окладов», и т. д., и т. п. Они просто на этом делают бизнес. Это просто бойня. Очень безнаказанная. «Мы стреляем, мы убиваем, мы за это получаем деньги, звания, финансирование от НАТО». НАТО здесь проводит разведку боем: «как русские себя поведут в том или ином случае». Они знают, что здесь русских нет. Поэтому что им нужно? Им нужно свои корпоративные интересы подпитывать. Там горячая точка, тут горячая точка. Чем больше войны, тем больше денег для определённой категории людей, вот и всё. А здесь мирные люди страдают ни за что. Я не знаю, по поводу Минских соглашений, это надо обращаться к Владимиру Владимировичу Путину. Ведь задумка-то хорошая. Мы вот с вами договариваемся о встрече, вы приходите в кафе в 17:00. Я к такому же времени. Мы договариваемся, что у нас будет съёмка, выпуск газеты. Мы замыслили какой-то бизнес — открыть магазинчик, построить предприятие. Мы с вами честно договорились. А что такое Минские соглашения, это когда вы приходите в 17:00 в кафе, с бизнес-планом, который очень выгоден вашему партнёру. А он мало того, что не приходит, а останавливается машина около этого кафе, и его забрасывают коктейлями Молотова. И говорят, что вас хотели обмануть. Понимаете, мы договариваемся, а в нас мечут коктейли Молотова. Мы соблюдаем Минские соглашения, а в нас стреляют. Минские соглашения не могут работать по той простой причине, что, как было уже выше сказано, на Украине уже другой народ. Вне зависимости подпитывается он пропагандистски, финансово с Запада или не подпитывается. Это другие люди, которые всё русское просто ненавидят. Они не хотят с нами договариваться. Они считают, что их заведомо и сразу, задолго до всех переговоров хотят обмануть. Вы пришли в кафе, значит, вы уже украли это кафе. Это не наше кафе! Это ваша территория. Мы пришли с вами договор подписать. Но говорят: «Нет, вы нас уже хотели обмануть, мы вас убьём», понимаете? Когда с одной стороны логика, а с другой чисто иррациональные порывы, мотивы, договориться ни о чем невозможно. Поэтому та война, которая здесь происходит, может длиться очень и очень долго. Они не хотят договариваться, они не понимают, что с ними хотят договориться. Они другие, им не нужен мир. Они кинули коктейль Молотова в это кафе, они хотят за это потом получить страховку. Я не знаю, как ещё объяснить. Здесь два пути. Либо мы возвращаемся к проекту «Новороссия», то есть очень резко и очень быстро отвоёвываем как минимум восемь областей, и Украина превращается просто в огрызок, лишённый большой промышленности, лишённый возможности реванша, либо то, что сейчас происходит — очень долгий, медленный путь.

У Украины, в самом деле, нет перспектив. Они будут с нами воевать, они будут принимать свои националистические законы, они будут убивать свою промышленность по указке ВФ, и в конце концов закончится тем, что останется очень мало людей. Страна станет просто ограбленной, лишённой промышленности и всего прочего. Вот, Болгария. Не нужно пояснять, что это такое. Болгария могла всю Европу прокормить. А сейчас ей квоты нарезают. Голландские помидоры ввозят в Болгарию, это же бред! В страну, которая может всю Европу прокормить, привозят голландские искусственные помидоры. То же самое будет с Украиной. Сколько там населения останется, на такой огромной территории? Когда всё это переварится, выродится, когда все уже поймут, что пути никакого нет, перспектив нет, и впереди только смерть, она просто автоматически развалится. И опять то, о чём мы говорили. Часть заберёт Россия, а остальная часть по кускам разойдётся Западу. Очень долго, очень медленно мы здесь будем воевать для этого. Других способов остановить это, нет. Просто нет. Потому что слишком много заинтересованных лиц в этой войне. Как в Афганистане, как на ближнем Востоке. Одна из точек, где делаются большие деньги, вот и всё. Мы с Украиной никогда уже не будем жить, нет. Точка поставлена. Ещё раз, поймите, то, что здесь произошло — это, в самом деле, вина не наша. Это вина Украины. Даже спустя несколько лет, годы и годы войны, в них есть потенциал воссоединения. Они могли бы остановить войну очень быстро, если сказали бы: «Ребята, здесь не было никаких террористов, здесь нет сепаратистов, мы заблуждались, мы на Майдане сделали неправильный выбор, вы в Донецке сделали неправильный выбор. Давайте это забудем, перелистнем страницу, никакой амнистии, мы никого не осуждаем. Давайте забудем и начнём с чистого листа. Возвращайтесь в Украину, никого судить не будем, никого не будем обвинять. Всё, забыли, ребята. Простите, мы были не правы». Попросить прощения, и так далее. Так нет же, они постоянно говорят: «Вы — сепаратисты, вы — террористы, вы — путинские наёмники, вы, вы, вы. Будем судить, убивать», и т. д., и т. п. Они давно могли бы снять все границы. Они прекрасно знают, что мы никуда не собираемся наступать. Они могли бы платить пенсии, пособия живущим здесь. Они давно могли бы всё это сделать, но они этого не хотят, и Запад им диктует, что «не надо этого делать, нам война нужна». На самом деле конфликт решается очень просто: «Все, ребята, у вас автономия, русский язык и всё прочее, только вы в составе Украины. Вы же не враги нам. Живите, как хотите, только в составе Украины». Хоть когда-то, хоть где-то, хоть кто-то это сказал? Нет. «Либо так, либо мы вас убьём, либо вы нас убьёте». Никакой площадки, никакого пространства для компромисса. Они не хотят договариваться изначально. Вот когда это все здесь начиналось, как-то в донецкий аэропорт приехала Юлия Тимошенко. Она просидела там два часа и уехала. А здесь люди около администрации стояли с палочками в руках, и у них не было никакого оружия. Тогда все кричали «федерализация», все кричали «права русских», и т. д., и т. п. Можно было договориться. А они не хотели договариваться. Не хотели. Им нужна была здесь война. Говорят, что пришёл Стрелков, и в Славянске началась война. Нет, война началась задолго до Стрелкова, когда наёмники Коломойского убивали людей в Краматорске, в Донецке, в Грушковке. Просто приходили и убивали, понимаете? Просто по подозрению. Просто так. То есть, знаете, как на Майдане. Это называется «связывание крови»: «мы сами в себя постреляем, а потом свалим на власть». То же самое было здесь. Вот они пришли, стали убивать, а люди стали защищаться автоматически. Им нужно было, чтобы здесь поднялось ополченческое движение, чтобы люди начали сорганизовываться, а потом они сказали бы: «Вот, смотрите, они организовываются. Значит, за ними Россия. Они организовываются, они сопротивляются власти, значит, они хотят, как в Крыму». Да тогда люди просто хотели жить по своим законам, просто хотели сказать «нет» тому, что в Киеве. Они не хотели разваливать страну, они не хотели никакой войны. Мыслей об этом не было ни у кого тогда. Люди хотели одного — давайте договариваться. Договариваться не стали, тогда мы начали защищаться. С этого всё пошло. Это, наверно, вопрос, на который каждый сам отвечает. Простить кого, как и за что. Вот объясним. Идут бои в аэропорту. У меня дочь живёт возле аэропорта. На день я вышел из аэропорта информацию сбросить, отдохнуть, и был этот обстрел знаменитый на Полиграфической остановке в Донецке. Прилетел ураган в троллейбус, и от людей остался один пепел и обугленные головешки вместо тел. А в это время неподалёку как раз в школу шла моя дочь. Я поехал, всё это снял. И вот я думаю, а если бы ракета прилетела, и она (а она, кстати, должна была ехать на этом троллейбусе) вот если бы там была она, как бы я себя вёл? Я бы простил, или нет? Я не знаю. Тут вопрос, наверно, не к нам — простить или не простить. Вопрос страшнее и гораздо глубже. Вот тот человек с украинской стороны, который заряжал систему ракетного огня, а они ещё писали «сдохните, твари» прямо на ракетах, вот он вообще понимал, куда он стреляет? Он понимал, куда он стреляет. Потому что всё видно. Вот аэропорт, вот северная конечная города Донецка. То, о чём мы говорили. Они стреляли по жилому сектору намеренно. Вот в тот момент он думал, что там может быть ребёнок, старик, женщина беременная? Если он думал об этом, то его простить нельзя. А если он не думал, то с ним нужно разговаривать так, чтобы он задумался, понимаете? Других вариантов нет. Либо ты думал, либо ты не думал. Знаете, в бою какая бы ни была тяжёлая ситуация, как бы ни было напряжно, у меня всегда есть молитва: «Господи, сделай так, чтобы я не убил того, кто не хочет убивать». Я это постоянно повторяю. А вот если человек просто убивает, даже не задумываясь, можно простить или нельзя простить, я не знаю. Это в ведомстве Господа Бога. Если он чётко знает, куда он стреляет, кого он убивает, конечно, простить нельзя, с моей точки зрения. А если он не думал, то я не знаю, у меня нет ответа на этот вопрос. А что можно сказать? Вот, брат-серб сидит рядом. Вот вы из Болгарии. То, что здесь происходит, может в любой момент произойти в Европе, понимаете? Я не говорю о проблеме миграции, это глупости большие. Почему — потому что, вот, мигрантов зачистить очень просто. Почему европейские правительства пускают мигрантов в таком количестве? Они что, не понимают? Они пляшут только под диктовку США? Да нет, для них это не представляет никакой угрозы. Почему — потому, что в любой момент их можно зачистить. Очень просто и жёстко. Помните недавние события в Испании? Когда, кто там, Каталония хотела отделиться, да. У меня кстати живёт друг в Каталонии, и он написал. Он говорит: «Гена, у нас здесь достаточно много людей, которые хотели бы: а) полной самостоятельности маленького своего государства и б) которые, не смотря ни на что, хотели бы войны. Но мы смотрим на ваши события и думаем, а что мы в результате получим? Вот Испания, Евросоюз — это все такая огромная система. Мы как—то в неё встроены, и т. д., и т. п. Нам внутри этой системы позволяют отстаивать наши права. Нас зажимают, но, тем не менее, каталонский язык есть, есть образование и всё прочее. Пока эта грань соблюдается, пока не перешли за эту черту, где говорят „вас нет, вы не каталонцы, забудьте вообще про свою историю“. Эта грань не перейдена. Это всё в режиме нормальном, цивилизованном. На нас наезжают, мы сопротивляемся, мы отстаиваем свои права. А вот мы сейчас начнём войну, что мы получим? Получим своё микроскопическое государство, как у вас. Получим большие разрушения, получим полную потерю экономических, культурных связей со всеми. Зачем нам это нужно? Вот если эта черта будет перейдена, когда нас просто ластиком из истории начнут стирать, мол, вы — не каталонцы, вас вообще нет, тогда — да, готовы на всё. Но сейчас можем цивилизационно отстаивать свои права. А почему у вас так не произошло? Почему вам Украина не дала возможности цивилизационно отстаивать свои права? Были бы автономией в составе Украины. Русские, нормальные, и т. д., и т. п., но гражданство украинское, система целостная — Евросоюз, СНГ, не важно. Вы в большой системе. Вы имеете возможность отстаивать свои права. Но мы видим, что вас лишают этой возможности — нормальным, цивилизационным способом отстаивать свои права. Если у нас случится такое, когда нас лишат такой возможности — да, мы возьмём в руки оружие. Но у нас пока есть такая возможность — нормальным путём договариваться.» А вот нас лишили такой возможности — договариваться нормальным путём. Лишили, понимаете? Вот и всё.